Мохнатые якутские лошади
Кoгдa у чeрнoгo быкa
вырaстaeт пeрвый рoг, в тaйгу приxoдят мoрoзы. Кoгдa чeрный бык
стaнoвится двурогим, наступает настоящая
зима…
Тайга пустеет. Птицы
улетают на «обратную сторону» Земли, где, как и положено, все происходит
наоборот и наступает весна. Другие таежные обитатели, кто тяжел на
подъем, подобно медведям, или мелок и бескрыл, вроде бурундуков и
сурков, впадают в долгий зимний сон. Бодрствуют лишь те, кто сделал
припасы на снежное время, — полевки-экономки, пищухи, белки, да еще
хищники — волки, лисы, соболя. Копытные довольствуются пищей, на которую
в иное время и не взглянули бы: лишайники, кора, хвоя,
ветки.
Лишь одно животное продолжает пощипывать
травку. Зимой, в тайге, в заполярной и приполярной мгле, у самого полюса
холода. Это удивительное создание — якутская
лошадь.
Лошадь?
Как-то не вяжется такой образ жизни со всей ее историей,
разворачивавшейся, исключая самое ее начало, на просторах прерий и
саванн. Да и современные лошади, как одомашненные, так и дикие, обжили
степи и другие травянистые ландшафты. Можно сказать, что степь вскормила
лошадь — однопалую, длинноногую, с гибкой шеей и мощными «лошадиными»
зубами. А лошадь вырастила степь с ее разнотравьем, будучи своеобразным
гибридом газонокосилки и машины по внесению удобрений.
А смогли
бы люди без лошади заселить бесконечную якутскую тайгу?
Допустим, сплавиться на байдарах, стругах и шлюпах
еще можно было, благо рек в Сибири — как автобанов в Германии. Поставить
балаган или острог — леса тоже хватало. А как дальше жить? Пахать,
охотиться, налаживать сообщение с другими поселениями, особенно долгой,
отнюдь не календарной, зимой? Корова, конечно, хорошо — молоко дает,
мясо. Правда, на таежных микролугах и коровья порода измельчала до
подобающего масштаба, превратившись в нечто вроде собачки с рогами. Да и
в лес выпустить подобное существо на вольный выпас рука не поднимется:
его не только первый встречный волк — соболь
съест.
То ли дело — сылгы
(якутская лошадь)! Из ее лохматой шкуры все что угодно пошить можно — от
сэры (непромокаемых высоких сапог), необходимых в болотно-озерно-речной
стране, до теплых циновок и полозьев для быстрых лыж.
Длинный и крепкий конский волос — это почти готовые
сеть и невод, силки и тетива для лука, аркан и легкие прочные волосяные
мешки, даже женские украшения и шляпки. Если надо, и валенки катать, и
ткать из лошадиной шерсти можно: она ничуть не уступает овечьей. Из
копыт когда-то делали пластины для доспеха. А еще сылгы — это кумыс и
удивительно питательное и полезное мясо, включая все внутренности — от
языка до прямой кишки. Якутскую лошадь даже называют «аптекой на
копытах»: ее мясо богато ненасыщенными жирными кислотами, которые и
холестерин действительно выводят, и при анемии, туберкулезе, склерозе
спасают. И пахать на ней можно, и охотиться (с лошадью до дюжины соболей
за день добыть удается, без нее — от силы четыре). В одном животном —
целая цивилизация!
Потому и посвятили ей
главный якутский праздник — Ысыах. В этот день к резной коновязи —
своеобразному алтарю — выносят сири-исить — мех, сшитый из сыромятной,
продымленной лошадиной шкуры. Из меха черпают кумыс — напиток светлых
богов Неба. Так поступали устроитель Ысыаха — божественный первопредок
Эллей и его сын белый шаман Лабынха Суурук. Он поднимал чашу с кумысом и
хайахом (кислым маслом) в честь каждого божества и кропил кумыс ложкой,
обвязанной белым конским волосом. «Ради кумыса старых кобылиц давайте
соединимся, не исключая и девиц!» — записал песнь-молитву исследователь
Сибири Александр Миддендорф полтора столетия назад. И все это для того,
чтобы «оживился двор, вытянулась веревка, и привязалось… много
жеребят…»
Жеребята родятся в мае, когда снег в этих краях еще
не сошел.
Кобылицы поднимают новорожденного и
подпирают его, чтобы он не простыл на мерзлой земле. Скоро он и сам
научится держаться на тонких ножках и спать, пока не потеплеет, стоя,
как все якутские лошади. Молодняк быстро набирает вес: за полгода до 200
килограммов — половина взрослой лошади. Осенью вольная жизнь на
короткое время заканчивается — на отлов выезжают коневоды, вооруженные
длинными палками с петлей.
Еще попробуй лошадь
поймать! Ведь она — животное территориальное: постоянный участок одного
косяка (небольшого табуна из вожака, семи-девяти кобылиц и жеребят)
занимает от 25 до 30 квадратных километров. «Когда приходит время
отделять жеребят, ищем косяки по следам. Если следы замело, приходится
иногда по десять дней разыскивать», — говорит коневод Григорий Охлопков с
базы «Дайар-1» в Хомустахском наслеге (районе) Намского
улуса.
Мороз якутской лошади не
страшен, хищник тоже. Гривастый, длиннохвостый вожак и за себя, и за
свой косяк постоит. Не каждый матерый волк с ним в схватку вступить
решится. А молодой, неопытный, бывало, получит копытом в широкий лоб и
больше не полезет, если, конечно, вообще жив останется. Только стаей
изголодавшие к концу зимы волки нападают на лесных лошадей. И то обычный
годовой урон от серых хищников не превышает четырех кобыл на
80 голов — таково хозяйство одного коневода.
Между собой жеребцы
бьются жестоко: на кону целый косяк! Впиваются друг в друга зубами до
крови; летят куски шкуры. Кобылицы, которые смирные, уходят с
победителем. А те, что с норовом, могут и с побежденным вожаком
остаться, и к третьему уйти. Правда, и жеребцы попадаются разные: иной
такую приблудницу гонит, словно соперника…
Вереница
мохнатых лошадок протискивается сквозь непролазные переплетения
заснеженного тальника (ивовый кустарник), отыскивает подходящую
прогалину — летом здесь было озеро, болото или алас (сугубо якутское
явление — результат лесного пожара на вечной мерзлоте). Косяк
выстраивается головами к тальнику, крупами — к открытому месту и
начинает мерно… пощипывать травку. Лошадь кромкой переднего копыта
разбивает наст до самой земли и подгребает снег под себя: под снегом
сохранились стебли осоки, других диких злаков.
Вот и корм. Осенью на
такой диете лошадь отъедается лучше, чем летом, когда на тайгу
обрушиваются мириады мошки, мокрецов и оводов. В Якутии существует
легенда, вполне правдоподобная, что лошади сами пришли к человеку,
спасаясь в дыму костров от кусачих тварей. Для питья зимой лошади
годится и снег: набрать его немножко в рот губами, подождать пока
растает и проглотить. Если попадается неглубокая полынья или наледь,
можно воды и впрок напиться: осторожно, через губу, очень мелкими
глотками лошадь выцеживает ледяную влагу. Затем греет ее за зубами и
медленно проглатывает. И так много-много раз.
В XVIII веке лошадиных
пород в Якутии стало больше: для создания 35 почтовых станций
Иркутско-Якутского тракта в 1772-1773 годах по указу императрицы
Екатерины II из центральных губерний России сюда с лошадьми были
направлены 33 крестьянские семьи. По сути, сосланы на 25 лет: их
отбирали из крепостных, ослушавшихся своих господ. Покидать станции им
не дозволялось. До сих пор по левому берегу Лены стоят крепкие избы и
баньки государевых ямщиков. Тоже памятники лошадиной цивилизации: без
лошадиной почты 2731-верстная (2895 километров) транспортная артерия
никогда не ожила бы.
Почта ходила строго по
расписанию, даже 5 февраля 1891 года, когда столбик термометра в Якутске
не просто упал, а выпал, за отсутствием отметки -64,5°С, почтовый возок
отбыл в положенный час. «Какое развлечение на таком длинном переезде? —
вспоминал писатель Иван Гончаров, возвращавшийся в 1854 году через эти
места после кругосветки на фрегате «Паллада». — Приедешь на станцию:
«Скорей, скорей, дай кусочек вина и кружок щей». Все это заморожено и
везется в твердом виде». Даже летом кушанья подавались так же, ведь
хранились в ам-барчиках-ледниках, установленных на выходах вечной
мерзлоты. «Вот этот срублен моими предками 150 лет назад, — говорит
потомок ямщицкой фамилии Добрянцевых Анатолий, первый заместитель
министра охраны природы Республики Саха (Якутия), показывая на замшелый
сруб из лиственничных бревен на пригорке у бывшей станции Жура. — До сих
пор работает».
…Когда у черного быка отпадает
первый рог, начинает светать. Когда черный бы к теряет второй рог,
наступает весна. А затем черного быка изгоняет белая лошадь, и приходит
лето.
Журнал National Geographic май
2011
